Неточные совпадения
Шум от перьев был
большой и походил на то, как будто бы несколько телег
с хворостом проезжали лес, заваленный на четверть аршина иссохшими листьями.
То направлял он прогулку свою по плоской вершине возвышений, в виду расстилавшихся внизу долин, по которым повсюду оставались еще
большие озера от разлития воды; или же вступал в овраги, где едва начинавшие убираться листьями дерева отягчены птичьими гнездами, — оглушенный карканьем ворон, разговорами галок и граньями грачей, перекрестными летаньями, помрачавшими небо; или же спускался вниз к поемным местам и разорванным плотинам — глядеть, как
с оглушительным
шумом неслась повергаться вода на мельничные колеса; или же пробирался дале к пристани, откуда неслись, вместе
с течью воды, первые суда, нагруженные горохом, овсом, ячменем и пшеницей; или отправлялся в поля на первые весенние работы глядеть, как свежая орань черной полосою проходила по зелени, или же как ловкий сеятель бросал из горсти семена ровно, метко, ни зернышка не передавши на ту или другую сторону.
Но куклы даже в эти годы
Татьяна в руки не брала;
Про вести города, про моды
Беседы
с нею не вела.
И были детские проказы
Ей чужды: страшные рассказы
Зимою в темноте ночей
Пленяли
больше сердце ей.
Когда же няня собирала
Для Ольги на широкий луг
Всех маленьких ее подруг,
Она в горелки не играла,
Ей скучен был и звонкий смех,
И
шум их ветреных утех.
Бывало, стоишь, стоишь в углу, так что колени и спина заболят, и думаешь: «Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть на мягком кресле и читать свою гидростатику, — а каково мне?» — и начнешь, чтобы напомнить о себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штукатурку со стены; но если вдруг упадет
с шумом слишком
большой кусок на землю — право, один страх хуже всякого наказания.
Уже
с половины лестницы можно было различить
шум и оживленный говор
большого собрания.
Старики Базаровы тем
больше обрадовались внезапному приезду сына, чем меньше они его ожидали. Арина Власьевна до того переполошилась и взбегалась по дому, что Василий Иванович сравнил ее
с «куропатицей»: куцый хвостик ее коротенькой кофточки действительно придавал ей нечто птичье. А сам он только мычал да покусывал сбоку янтарчик своего чубука да, прихватив шею пальцами, вертел головою, точно пробовал, хорошо ли она у него привинчена, и вдруг разевал широкий рот и хохотал безо всякого
шума.
На дворе, на улице шумели, таскали тяжести. Это — не мешало. Самгин, усмехаясь, подумал, что, наверное, тысячи Варвар
с ужасом слушают такой
шум, — тысячи, на разных улицах Москвы, в
больших и маленьких уютных гнездах. Вспомнились слова Макарова о не тяжелом, но пагубном владычестве женщин.
Разгорался спор, как и ожидал Самгин. Экипажей и красивых женщин становилось как будто все
больше. Обогнала пара крупных, рыжих лошадей, в коляске сидели, смеясь, две женщины, против них тучный, лысый человек
с седыми усами; приподняв над головою цилиндр, он говорил что-то, обращаясь к толпе, надувал красные щеки, смешно двигал усами, ему аплодировали. Подул ветер и, смешав говор, смех, аплодисменты, фырканье лошадей, придал
шуму хоровую силу.
Молодые чиновники в углу, завтракавшие стоя,
с тарелками в руках, переступили
с ноги на ногу; девицы неистово покраснели и стиснули друг другу, как в
большой опасности, руки; четырнадцатилетние птенцы, присмиревшие в ожидании корма, вдруг вытянули от стены до окон и быстро
с шумом повезли назад свои скороспелые ноги и выронили из рук картузы.
«Вот вы привыкли по ночам сидеть, а там, как солнце село, так затушат все огни, — говорили другие, — а
шум, стукотня какая, запах, крик!» — «Сопьетесь вы там
с кругу! — пугали некоторые, — пресная вода там в редкость, все
больше ром пьют».
Подойдя к месту
шума, Марья Павловна и Катюша увидали следующее: офицер, плотный человек
с большими белокурыми усами, хмурясь, потирал левою рукой ладонь правой, которую он зашиб о лицо арестанта, и не переставая произносил неприличные, грубые ругательства. Перед ним, отирая одной рукой разбитое в кровь лицо, а другой держа обмотанную платком пронзительно визжавшую девчонку, стоял в коротком халате и еще более коротких штанах длинный, худой арестант
с бритой половиной головы.
Я так ушел в свои думы, что совершенно забыл, зачем пришел сюда в этот час сумерек. Вдруг сильный
шум послышался сзади меня. Я обернулся и увидел какое-то несуразное и горбатое животное
с белыми ногами. Вытянув вперед свою
большую голову, оно рысью бежало по лесу. Я поднял ружье и стал целиться, но кто-то опередил меня. Раздался выстрел, и животное упало, сраженное пулей. Через минуту я увидел Дерсу, спускавшегося по кручам к тому месту, где упал зверь.
Мы встали и тихонько пошли вперед. Скоро мы увидели виновника
шума. Медведь средней величины возился около
большой липы. Дерево росло почти вплотную около скалы.
С лицевой стороны на нем была сделана заметка топором, что указывало на то, что рой этот раньше нас и раньше медведя нашел кто-то из людей.
По мере того как мы подвигались книзу, ручей становился многоводнее. Справа и слева в него впадали такие же ручьи, и скоро наш ручей стал довольно
большой горной речкой. Вода
с шумом стремилась по камням, но этот
шум до того однообразен, что забываешь о нем и кажется, будто в долине царит полная тишина.
После обеда все общество поднялось и двинулось в гостиную
с большим, но все же приличным и словно на этот случай разрешенным
шумом…
Посредине стада, как
большой бугор, выделялась спина огромного кабана. Он превосходил всех своими размерами и, вероятно, имел около 250 кг веса. Стадо приближалось
с каждой минутой. Теперь ясно были слышны
шум сухой листвы, взбиваемой сотнями ног, треск сучьев, резкие звуки, издаваемые самцами, хрюканье свиней и визг поросят.
До слуха моего донесся шорох. Скоро я увидел и виновника
шума — это была енотовидная собака — животное, занимающее среднее место между собаками, куницами и енотами. Тело ее, длиною около 80 см, поддерживается короткими ногами, голова заостренная, хвост длинный, общая окраска серая
с темными и белесоватыми просветами, шерсть длинная, отчего животное кажется
больше, чем есть на самом деле.
После чаю хозяйка предлагает молодежи протанцевать; за старые клавикорды усаживают одну из гувернанток, и пары танцующих
с шумом расстанавливаются вдоль и поперек
большой залы.
После этого пан Крыжановский исчез, не являлся на службу, и об его существовании мы узнавали только из ежедневных донесений отцовского лакея Захара. Сведения были малоутешительные. В один день Крыжановский смешал на биллиарде шары у игравшей компании, после чего «вышел
большой шум». На другой день он подрался
с будочником. На третий — ворвался в компанию чиновников и нанес пощечину столоначальнику Венцелю.
Опускаясь на ночлег, они не слетают, а как будто падают вниз, без всякого
шума, точно пропадают, так что, завидя издали
большое дерево, унизанное десятками тетеревов, и подъезжая к нему
с осторожностью, вдруг вы увидите, что тетеревов нет, а они никуда не улетали!
Крылья у рябчика небольшие и короткие, отчего он вспархивает или взлетывает
с большим усилием и
шумом.
Я никогда не мог равнодушно видеть не только вырубленной рощи, но даже падения одного
большого подрубленного дерева; в этом падении есть что-то невыразимо грустное: сначала звонкие удары топора производят только легкое сотрясение в древесном стволе; оно становится сильнее
с каждым ударом и переходит в общее содрогание каждой ветки и каждого листа; по мере того как топор прохватывает до сердцевины, звуки становятся глуше, больнее… еще удар, последний: дерево осядет, надломится, затрещит, зашумит вершиною, на несколько мгновений как будто задумается, куда упасть, и, наконец, начнет склоняться на одну сторону, сначала медленно, тихо, и потом,
с возрастающей быстротою и
шумом, подобным
шуму сильного ветра, рухнет на землю!..
Вот тут-то, бывало, и зовет все куда-то, и мне все казалось, что если пойти все прямо, идти долго, долго и зайти вот за эту линию, за ту самую, где небо
с землей встречается, то там вся и разгадка, и тотчас же новую жизнь увидишь, в тысячу раз сильней и шумней, чем у нас; такой
большой город мне все мечтался, как Неаполь, в нем все дворцы,
шум, гром, жизнь…
Евсеич отдал нас
с рук на руки Матвею Васильичу, который взял меня за руку и ввел в
большую неопрятную комнату, из которой несся
шум и крик, мгновенно утихнувший при нашем появлении, — комнату, всю установленную рядами столов со скамейками, каких я никогда не видывал; перед первым столом стояла, утвержденная на каких-то подставках,
большая черная четвероугольная доска; у доски стоял мальчик
с обвостренным мелом в одной руке и
с грязной тряпицей в другой.
Допросы отбирать Вихров начал в
большой общественной избе — и только еще успел снять показание
с одного мужчины, как дверь
с шумом распахнулась, и в избу внеслась какой-то бурей становая.
Шатаясь по улицам, я всматривался детски-любопытными глазами в незатейливую жизнь городка
с его лачугами, вслушивался в гул проволок на шоссе, вдали от городского
шума, стараясь уловить, какие вести несутся по ним из далеких
больших городов, или в шелест колосьев, или в шепот ветра на высоких гайдамацких могилах.
Француз усовершенствовал наконец воспитание Юлии тем, что познакомил ее уже не теоретически, а практически
с новой школой французской литературы. Он давал ей наделавшие в свое время
большого шуму: «Le manuscrit wert», «Les sept péchés capitaux», «L’âne mort» [«Зеленая рукопись» (Гюстава Друино), «Семь смертных грехов» (Эжена Сю), «Мертвый осел» (Жюля Жанена) (франц.)] и целую фалангу книг, наводнявших тогда Францию и Европу.
Около этого дурацкого события поднялся
большой и, как всегда, преувеличенный
шум, притушить который начальство не успело вовремя, и результатом был строгий общий разнос из Петербурга
с приказом заменить во всем Московском гарнизоне тяжкие обоюдоострые тесаки невинными штыками…
Рядом
с полкой —
большое окно, две рамы, разъединенные стойкой; бездонная синяя пустота смотрит в окно, кажется, что дом, кухня, я — все висит на самом краю этой пустоты и, если сделать резкое движение, все сорвется в синюю, холодную дыру и полетит куда-то мимо звезд, в мертвой тишине, без
шума, как тонет камень, брошенный в воду. Долго я лежал неподвижно, боясь перевернуться
с боку на бок, ожидая страшного конца жизни.
— Видел я сон: идёт по земле
большой серый мужик, голова до облаков, в ручищах коса,
с полверсты, примерно, длиной, и косит он. Леса, деревни — всё валит. Без
шума однако.
Итак, это была щука, взявшая у меня в первый и третий раз, ибо вторая,
с которою я довольно возился, была вдвое
больше выуженной щуки; но какова же жадность, что ни боль от крючка в горле, ни
шум от возни со второю щукою не могли отогнать первую!
Шум приближавшихся шагов вывел его из оцепенения: два угольщика
с большими мешками на плечах пробирались по крутой тропинке.
Шёпот Петрухи, вздохи умирающего, шорох нитки и жалобный звук воды, стекавшей в яму пред окном, — все эти звуки сливались в глухой
шум, от него сознание мальчика помутилось. Он тихо откачнулся от стены и пошёл вон из подвала.
Большое чёрное пятно вертелось колесом перед его глазами и шипело. Идя по лестнице, он крепко цеплялся руками за перила,
с трудом поднимал ноги, а дойдя до двери, встал и тихо заплакал. Пред ним вертелся Яков, что-то говорил ему. Потом его толкнули в спину и раздался голос Перфишки...
Нальчик, столицу Кабарды, мы незаметно миновали поздно вечером. Проехали мимо лежащего рядом
с Нальчиком
Большого аула, где для местных князей светил огнями и гремел
шумом тамаши, и заночевали в отдельной легкой постройке, кунацкой, на широких низких скамьях, обитых коврами. Огня не зажигали и перед рассветом выехали в путь, в страшное ущелье, которое перед нами зияло.
Гулкий возглас диакона заглушил и как бы раздавил
шум в зале; именитое купечество
с восхищением уставилось в
большой, широко раскрытый рот, из которого лилась густая октава, и, пользуясь этим моментом, Фома встал из-за стола и ушел из зала.
— Конечно-с, нынче не прежние времена, не дают очень командовать родителям над детьми!.. Понимает это!..
Шуму только и огласки еще
больше хочет сделать по Москве.
Постаивал около возов
с соломою, имея вид что-то продающего, помогал вводить чужих коней на весовой помост для сена и всячески старался приобрести невидимость, а
больше просиживал в трактирах, где пьяный
шум и сутолока вскоре отбивали слух и память у всякого входящего.
Самойленко хотел что-то ответить, но в это время
большая волна накрыла их обоих, потом ударилась о берег и
с шумом покатилась назад по мелким камням. Приятели вышли на берег и стали одеваться.
Нет уже
больше уменья пьянеть от одной рюмки, нет Агаши, нет леща
с кашей, нет того
шума, каким всегда встречались маленькие обеденные скандалы вроде драки под столом кошки
с собакой или падения повязки
с Катиной щеки в тарелку
с супом.
Как только ушел смотритель, Настя бросилась к окну, потом к двери, потом опять к окну. Она хотела что-то увидеть из окна, но из него ничего не было видно, кроме острожной стены, расстилающегося за нею белого снежного поля и ракиток
большой дороги, по которой они недавно шли
с Степаном, спеша в обетованное место, где, по слухам, люди живут без паспортов.
С каждым
шумом у двери Настя вскакивала и встречала входившего словами: «Вот я, вот! Это за мною? Это мое дитя там?» Но это все было не за нею.
Шум и движение в камыше или осоке, производимые уткой
с утятами, даже прыгающими лягушками, могли показаться устрашенному воображению чем-то похожим на движение существа несравненно
большего объема.
Солдаты укладывались спать. В нашей палатке, где, как и в других, помещалось шестеро на пространстве двух квадратных сажен, мое место было
с краю. Я долго лежал, смотря на звезды, на костры далеких войск, слушая смутный и негромкий
шум большого лагеря. В соседней палатке кто-то рассказывал сказку, беспрестанно повторяя слова «наконец того», произнося не «тово», а «того».
Сестры мои не могли слышать наших любовных изъяснений или заметить восторгов наших; они, переслушав Верочкины сказки, за что-то поссорились между собою, после побранились, потом дрались, наконец, помирились и
с шумом спешили оканчивать выбор своего урока; каждому из нас дано было по
большой миске пшеницы, чтобы перебрать ее.
Толпа за Степаном росла. Он ехал не торопясь, конь порывался и играл под ним, пугаясь
шума и толкотни, но Степан сдерживал его и, казалось, не обращал внимания на все происходившее. Мне показалось, что он действительно несколько пьян. Я заметил, что в толпе было
больше всего татар. Слобожане и якуты, наоборот, скрывались в юрты. Степан испытывал еще раз участь героя, оставляемого в трудную минуту теми самыми людьми, которые всего
больше ему удивлялись. Сергей тоже
с замешательством почесался…
Ковалев совершенно смешался, не зная, что делать и что даже подумать. В это время послышался приятный
шум дамского платья: подошла пожилая дама, вся убранная кружевами, и
с нею тоненькая, в белом платье, очень мило рисовавшемся на ее стройной талии, в палевой шляпке, легкой, как пирожное. За ними остановился и открыл табакерку высокий гайдук
с большими бакенбардами и целой дюжиной воротников.
В таком размышлении я стою возле Михайлицы да думаю, не может ли для нас из этого чего вредного воспоследовать и не надо ли против сего могущего произойти зла какие-либо меры принять, как вдруг вижу, что все это предприятие уже поздно, потому что к берегу привалила
большая ладья, и я за самыми плечами у себя услыхал
шум многих голосов и, обернувшись, увидал несколько человек разных чиновников, примундиренных всяким подобием, и
с ними немалое число жандармов и солдат.
Осип Касьяныч, получив роль, пришел в совершенный азарт; он бросил ее на пол и начал топтать ногами, произведя при этом случае такой
шум, что проживавшая
с ним сестра подумала, бог знает что случилось, и в
большом испуге прибежала к нему.
Из кустов послышалось пугливое коканье, хлопанье мощных крыльев, и шагах в десяти от нас
с шумом поднялся
большой тетеревиный выводок, чернея на алой полосе зари.
Стратонов взял у меня расширитель и стал вводить его сам. Но он долго не мог найти разреза.
С большим трудом ему, наконец, удалось ввести расширитель; раздался шипящий
шум, из трахеи
с кашлем полетели брызги кровавой слизи. Стратонов ввел канюлю, наклонился и стал трубочкой высасывать из трахеи кровь.
Вот уж
больше года, как стал он нравом тих и спокоен — не то чтоб буянить да драться, как прежде бывало, теперь он удалялся от всякого
шума, и, когда живал у Патапа Максимыча в Осиповке, только у него и выхода было
с двора, что на могилку Насти.